Гл. 15 ЗАСЕДАТЕЛЬ

Заседатели - граждане, избранные для участия в рассмотрении уголовных и гражданских дел по первой инстанции. Имеют равные права с судьей. За какую «провинность» меня тогда избрали, я не знаю. Но дело было...

С самого раннего детства моя мама воспитала у меня страх к милиции и суду. Не знаю почему, но на много лет при упоминании о них у меня рождался страх. Более того, я никогда не боялся ни бомб, ни снарядов, ни диких высочайших гор, когда там бродил, ни тайги, в которой можно было заблудиться, ни моря, где мог утонуть или попасть в ураган, который сметает все на своем пути. А вот людей я боялся всю свою жизнь и боюсь сейчас, когда жить осталось так мало, и никому я стал, можно сказать, не нужен. И богатства я никакого не накопил, чтобы на него могли польститься жулики или бандиты. В свое время Гайдар ограбил меня до нитки. Почему же я такой трус? Не знаю. Наверное, я беспомощен перед ложью, клеветой, беспощадностью закона, который трактуют по своему бездушные, без духовные люди, а они, чувствуя свое всесилие, действуют беспощадно, силой и хитростью раздавливая слабых, немощных простых людей и прощая сильным негодяям.

Но не об этом речь.

Совершенно неожиданно нас собрали и провели выборы народных заседателей. Кто-то предложил мою кандидатуру, и все дружно проголосовали, радуясь тому, что не их избрали. Почестей от этого никаких, а неудобств - хоть отбавляй. Наверное, замполит предложил секретарю комсомольской организации, мол, изберите Чебанюка, и на этом покончили.

Поехал я в военный трибунал. Правда зловеще звучит? Я помню, когда читал книги о гражданской войне, и кого-то там отдавали под трибунал, то уж обязательно расстреливали. ( Почему у меня сложилось такое впечатление, не знаю. Наверное, я был слишком эмоциональным человеком.)

Встретил меня какой-то майор. Поздоровался за руку, я думаю для того, чтобы я себя зауважал. Спросил, какое у меня образование, где учился, был ли я когда-нибудь раньше народным заседателем и так далее. Я честно все доложил, и он остался доволен. Раз я нигде и никем не был, значит я мало что знаю и буду его слушаться.

- Слушайся меня и не выступай. Когда будут вопросы, спрашивай меня, но только тогда, когда мы останемся наедине. А то выдашь какую-нибудь ересь. - Потом он познакомил меня с другим заседателем, и мы начали «работать». Правда, работал он, а я тихонько сидел и слушал.

Привели какого-то капитана. Он еще был в форме, но я сразу догадался, что это подсудимый. Почему-то я запомнил, что у него была расстегнута на кителе нижняя пуговица. Он посмотрел на нас с каким-то презрением и повернулся к судье. Тот разрешил ему сесть и зачитал обвинение. Там было указано то, что пока о нем знали и за что его задержали. А что он еще сделал, одному Богу известно.

Три дня длился допрос. Натворил он столько, что другой, какой-нибудь бандит, вряд ли смог сделать за всю свою жизнь. Оказалось, что воровал он продукты не килограммами и не мешками, а целыми вагонами.

Да, я забыл сказать, что он был интендантом. Наши вагоны с бомбами он не стал бы воровать. Их же не продашь.

Судья требовал, чтобы обвиняемый рассказал, где и как он это делал.

Подсудимый рассказал, что бывал он во многих городах, получал там разное продовольствие, часть грузил для фронта, а часть сбывал налево. В каждом городе у него была «жена», у которой он жил. И это создавало ему определенный имидж. Мол, семьянин, заботится о семье и прочее. Потом, когда он уезжал в другой город, он бросал ее и повторял то же самое с другой женщиной. В те годы я еще не был близко знаком с женщинами и думал о них, как о чем-то прекрасном. Я жалел их, особенно, когда этот хлыщ рассказывал о своих похождениях, отвечая на вопросы судьи и заявляя, что он чхал на них ( называя их бабами). В общем, он о женщинах был плохого мнения. Обо всех. Меня это возмущало и как-то я не выдержал и что-то ему сказанул, весьма не лестное. И, наверное, столько у меня было в этих словах ненависти, что он сделал мне отвод.

На этом закончилась моя юридическая карьера, и остался я пиротехником. Но этого падлеца, который крал у народа и у нас - у солдат кусок хлеба, жил как кот, никого не любя и не уважая, я запомнил на всю жизнь. Уж очень хорошо я думал о людях, о нашем народе, великом и несчастном. Великом потому, что создал он прекрасную и могучую империю, славную своими подвигами, добротой и милосердием. А несчастную потому, что слишком много развелось среди этого народа негодяев, которые грабит его, издеваются над ним, а он вс ё терпит. И терпит, к сожалению, до сих пор. Хотя наступило уже новое тысячелетие.